У самого Белого моря

Тамара Андреева

Маршрут выбран: Север. «Почему Белое?» — спрашивали меня многие, подразумевая, что нормальные люди едут отдыхать на Черное море. Дело в том, что однажды, три года назад, мы с подругой уже побывали на Соловецких островах. То была первая встреча с Белым морем, и желание увидеть его снова с годами только усилилось. Теперь я знаю, что имеют в виду, когда говорят «заболеть Севером».

Унежма, Ляпце, Кереть, Нюхча…

Целый список поморских деревень с непривычными для нашего слуха названиями. При изучении оказалось, что одна деревня расположена далеко от моря, другая — на самом берегу, но до нее идти 25 километров по открытому болоту и дремучему лесу. До третьей вообще можно только самолетом или попутным катером по морю. В конце концов, мы выбрали деревню Ворзогоры, самую доступную из всех.

…Первый вечер. Прилив. Вода плещется у подножья песчаного берега. Тепло и спокойно от встреч с гостеприимными людьми, от ворзогорского вечернего солнца и ощущения близости моря. Теперь вокруг ни души. Даже чаек не видно. Через некоторое время вода будет уходить, не торопясь, постепенно обнажая огромные поля песчаного дна. И так два раза в сутки — прилив-отлив. Местные жители говорят, что это дыхание моря — медленное и глубокое. И жизнь деревни тоже подчинена этому ритму. Солнце садится, вычерчивая на спокойной глади воды световую дорожку. Беззвучно, как бы боясь нарушить тишину, колышутся на легком ветерке головки колокольчиков.

Литораль

Гуляя по обнажившемуся во время отлива дну, можно познакомиться с некоторыми обитателями моря, не успевшими или не захотевшими уйти вместе с водой. У этого места очень красивое название — литораль. Возле деревни Ворзогоры онапесчано-каменистая. Гулять по ней — одно удовольствие. Песок настолько плотный, что по нему и на велосипеде ехать можно. В поисках каких-нибудь диковинок я уходила вслед за водой далеко от берега.

Как представишь, что находишься на дне морском, и через час-другой воды здесь будет выше головы, страшновато становится. По песку то тут, то там разбросаны одиночные камни, а то и целые россыпи, а между ними видимо-невидимо ракушек. Годятся они разве что на сувениры, а те, в которых еще кто-то живет, крепко присосались к гладким бокам камней. Створки их сомкнуты очень плотно, чтобы сохранить влагу до прилива. Некоторые камни облюбовали еще и водоросли. Они свисают изумрудными гроздьями со сверкающими капельками воды. Кое-где водоросли стелются прямо по песку, оживляя общую картинку. До прилива они потускнеют, но не погибнут.

«По прибылой воде уйдут», — со смехом ответил на мой испуганный взгляд один из местных жителей.Встретив на суше медузу, я не сразу ее опознала. Раньше я их видела по телевизору, грациозно плавающих в воде. А тут лежит какая-то круглая, полупрозрачная лепешка, из всей красоты только узор внутри в виде голубых цветочков. Я даже пыталась ее спасти, но, оглядевшись, увидела десятки медуз разных размеров, лежащих в тех же неподвижных позах.

На Кий-острове, который хорошо заметен с высокого ворзогорского берега, отлив открывает тонкую илистую поверхность. Поморы называют такое место «няшей». Обитатели тамошнего дома отдыха иногда совершают прогулку по няше. Я наблюдала за этим шествием со стороны. Взрослые дяди и тети месили грязь, с детским восторгом глядя под ноги. Познавательно в няше немного, разве что на камбалу наступишь, и она неожиданно выскочит из-подног. А вот риск остаться без сапог очень велик.

Ворзогоры

Поморское село Ворзогоры — очень старинное. Говорят, существует аж с XVI века. По одной легенде, два брата Яков и Кондрат бежали за горы от крепостного права. Место у моря им понравилось, но дружбы между ними не сложилось, поэтому построили они дома на соседних холмах. Потом там появились деревни Яковлевка и Кондратьевка. А беглецов в то время «ворами» называли, отсюда и название.

У лингвистов другое мнение. Они полагают, что первыми сюда пришли представители народности коми. На их языке «ворзо» — нетронутый лес, а так как этот лес покрывает склон горы, то и получилось впоследствии нынешнее название — Ворзогоры.

Поморы считают себя людьми свободными. И крепостного права они избежали, и под игом ничьим не были, разве что только советская власть их подмяла. Колхоз у них был. Жили не бедно: море рыбой кормило, болото и лес — ягодой, да в огородах кое-чторосло. Край хоть и суровый, но щедрый.

Стоит село на высоком берегу с крутыми откосами. Красиво стоит. Издалека видны купола церквей: летней Введенской (1793 г.) и зимней Никольской (1636 г.) Вместе с колокольней они составляют тройник. До революции обе церкви имели по пять колоколов. Потом, когда по всей России начали громить храмы, ворзогорский тройник тоже хотели уничтожить. За это дело взялся самый рьяный в деревне атеист. Он спилил купола, а когда скинул на землю и колокол, увидел, что загорелся его дом. Побежал мужик добро спасать, да сам сгорел. Стоит с тех пор памятник деревянного зодчества безмолвный и частично обезглавленный, но не утративший былого величия.

Рыбалка

Для поморов рыбная ловля — один из способов выживать. Раньше, рассказывают старожилы, здесь лодки шили — шняками назывались — и даже большие суда строили, на которых до самого Мурманска за треской ходили. А сейчас в Ворзогорах лодок нет, разве что остов одной из них посреди деревни стоит как память о тех временах, да крест на берегу моря в честь поморов-корабелов.

Удочки в Ворзогорах достают лишь зимой, когда «льдина на берег нарастет». Ой, диво было бы, если кто летом на удочку стал бы ловить!…

Увидеть летнюю рыболовную снасть во всех подробностях можно лишь во время полного отлива, как здесь говорят, «по убылой воде». Сети (по-поморски — рюжи) тянутся вглубь моря на несколько сот метров. Прилив приносит рыбу в сети, а отлив дает возможность ее собрать. Место у каждой семьи свое, еще предками определенное. И никто веками заведенного порядка не нарушает.

Рыбаки спускаются к морю кто прямо по крутому песчаному склону, кто по пологой тропе («тропоцке») через лес. Прямо как грибники: у кого холщовые сумки через плечо, кто с плетеными корзинками. Не дожидаясь полного отлива, надев гидрокостюмы, рыбаки заходят в море и вслед за водой уходят все дальше и дальше.

Гонимая любопытством, я заглянула во многие корзины: навага, корюшка, камбалешки, одна довольно крупная семга.

В тех случаях, когда отлив приходится на ночь, рыба, оказавшаяся в сетях, погибает, поэтому при дневном отливе вынимают одновременно и живую, свежую, и «заливную», погибшую ночью. Вот уж и впрямь, «какая гадость — ваша заливная рыба»! Впрочем, она не пропадет: ее собирают на корм скоту.

Шанежки

Субботним вечером наша хозяйка Надежда Викторовна сказала, что завтра станет печь шанежки — только бы не проспать.

Последним словам я поначалу значения не придала. Просыпаюсь от звуков торопливой топотни по избе и причитаний: «Проспала, проспала…» На часах полчетвертого ночи. Куда можно опоздать в это время? Я снова уснула и открыла глаза, когда уже было светло. На кухонном столе стояли противни, Надежда Викторовна растапливала печь, продолжая сетовать на то, что проспала, что тесто не совсем удалось, не выстоялось, а шанежки должны быть готовыми к десяти часам. Почему? Она и сама не знает. Обычай, наверное, или примета какая.

Гуляя по улицам Ворзогор, я невольно сравнивала то, что видела вокруг, с образом, нарисованным моим воображением. Пожалела, что не ходят теперь ворзогорцы на лодках в море и бород не носят. Зато дома — как прежде. Почти черные, с благородными серебристым отливом, они не дают забыть о суровости здешнего климата. Дома высокие, в два этажа. Внизу хлев и подсобные помещения, наверху жилые комнаты с теплой печкой. Сараев в сторонке не ставят, потому что зимой так может снегом занести, что к скотине и не прокопаешься. Даже высокие дома иной раз приходится соседям откапывать.

И все село — чистое, уютное. Стоит будто на сплошном, ровном, зеленом газоне, который регулярно стрижется ворзогорскими овцами. На улицах безлюдно. Порой казалось, что я одна во всем селе.

В Ворзогорах, как, пожалуй, и в других поморских селах, на дверях практически не встретишь замков. Уходя недалеко и ненадолго, люди здесь просто подпирают дверь палкой, мол, нет хозяев дома, «уйдено».

Собрались мы с хозяйкой идти в Кондратьевку, она дверь прикрывает и две палки ставит. «Почему две?» — спрашиваю.

«Как же! Придет соседка, будет стоять, ждать, а мы же далеко уходим, будем не скоро».

Оглянулась я на эти две палки и невольно подумала, что было бы, оставь я подобный знак долгого отсутствия у своей городской двери?..